Фильм «Холоп» о современном мажоре, сынке богатых родителей, неожиданно оказавшемся в барской усадьбе 1860 года и ставшего крепостным, стал самым кассовым российским фильмом, собрав свыше 3 млрд. рублей. Еще не скоро кто-то сможет побить этот рекорд, учитывая ситуацию, связанную с пандемией. В скудные на культурную жизнь времена карантина режиссер «Холопа» Клим Шипенко вместе с продюсером Теймуром Джафаровым неожиданно выпустили 12-минутную короткометражку «Сверхчеловек». И поделились с «МК» своими впечатлениями.

фото: Светлана Хохрякова

Клим Шипенко на «Ленфильме».

Десять лет назад они вместе работали над картиной «Кто я?», и теперь сделали фильм в вертикальном формате, так что можно его смотреть на экране мобильного телефона. Но есть и более привычная горизонтальная версия. Героем стал дьявол во плоти. Плоть принадлежит Федору Бондарчуку, который, согласно сценарию Клима Шипенко произносит монолог, написанный Бернардом Шоу почти сто лет назад. Он о природе зла, о том, что человек – это изобретатель гильотины, электрического стула, ядов, бездарный пачкун в мирной жизни. Раз есть дьявол, то в роли Дон Жуана нам предлагают Александра Петрова. Кого же еще? Он самый востребованный артист отечественного кино, к тому же сыграл главную роль в другой картине Клима Шипенко «Текст» по одноименной книге Дмитрия Глуховского. В начале года «Текст» получил сразу четыре кинопремии «Золотой орел», в том числе и как лучший фильм 2019 года.

А два года назад картину Шипенко о космосе «Салют 7» тоже наградили «Золотым орлом» как лучший фильм, что вызвало шок: на кону стояли еще и «Аритмия» Хлебникова, «Нелюбовь» Звягинцева, «Большой» Тодоровского и «Время первых» Киселева. Но Клим не растерялся и сказал тогда «МК», что получил награду заслуженно, а проект был трудным и первопроходческим, работа над ним продолжалась больше трех лет. Мы поговорили с Климом Шипенко об успехе его картин и о том, что ждет наше кино дальше.

— Как проводите время в карантине?

— Я много читаю, что-то смотрю. А что еще можно делать? Все так проводят время.

— Некоторые ваши коллеги работают и даже снимают кино.

— Чтение — тоже часть моей работы. Вы имеете в виду screen life? Я этого не делаю. Занимаюсь девелопментом будущих проектов, которые, надеюсь, будут запущены после карантина.

— Верите в жизнь после? Вдруг останетесь в истории как самый кассовый режиссер эпохи «до»?

— Докоронавирусной эпохи? Я занимаюсь еще и продюсерской деятельностью.

— Новый для вас этап?

— Не то, чтобы новый этап, скорее, нормальное и закономерное развитие. Я могу много снимать, но всего сам не сделаешь чисто физически. Продюсирование — близкое к режиссуре занятие, где тоже все пытаешься проконтролировать.

— «Холоп» принес не только зрительский успех, но и обвинения в популизме. Вас обвиняли в том, что вы решили проучить богатенького мальчика, к которому нет сочувствия. Тяжело было выдержать критику?

— Достаточно просто. Я, честно говоря, никаких упреков не почувствовал, поскольку не читаю ни положительную, ни отрицательную критику, за редким исключением — когда приходится это делать по какой-то причине. Я, как и мои продюсеры, вся группа, обрадовались успеху «Холопа». Зрительская любовь все остальное сильно перевесила. В полемику я не вступал. Люди имеют право говорить все, что хотят. Я сделал то, что сделал, а дальше пусть высказывают свои мнения, пусть будет какая-то реакция. Сделав кино, я отпускаю его от себя. Дальше оно принадлежит зрителям. Они его обсуждают, ругают, хвалят.

— Вы такой разумный или у вас крепкие нервы и толстая кожа? У творческих людей такое обостренное восприятие, и они с трудом воспринимают любые «но».

— Не знаю, разумность ли это или толстая кожа. Когда настолько большой кассовый успех, это свидетельствует о том, что зрителю фильм в большей степени понравился, чем не понравился. А тем, кому что-то не понравилось, остались в явном меньшинстве. Что мне их слушать? Наверное, это разумный подход. Можно и так сказать.

— «Текст» и «Холоп» создавались, чуть ли не параллельно? Как вы совладали сразу двумя большими проектами?

— Я же не снимал ночью один, а утром другой. Просто между ними не было перерыва. Закончил монтаж одного, пошел постпродакшен, и я начал готовится к другому. Ничего нечеловеческого в этом нет. Люди и тяжелее работают в других профессиях — как сейчас врачи. Мне кажется, им сложнее, чем было мне снимать два фильма.

— Обстоятельства, в которых все мы оказались, расставили приоритеты? Врачи и ученые должны иметь соответствующий статус, к ним нужно прислушиваться, прежде всего, а не к каким-нибудь третьеразрядным сериальным артисткам.

— Я могу судить только по себе. У меня всегда было большое уважение к врачам, которые делают ценнейшее дело, спасая жизни в мирные дни и во время эпидемий. Пренебрежения к другим профессиям, к врачам, например, никогда не было, как и восхваления, третьеразрядных артисток, как вы сказали. Для меня ценности примерно так и были расставлены, как сейчас. Когда мы переживем это странное событие, что-то, наверное, изменится. Какие-то истории станут менее актуальными. Наверное, на жизнь мы посмотрим по-другому, с точки зрения ее ценности. У меня пока нет ответа. Развлекательная индустрия все равно будет нужна. Вопрос только в том, какой она будет, к каким историям обратится. Вот это интересно.

— Кино больших бюджетов может на время исчезнуть?

— Наверное, не исчезнет, просто его будет меньше. Это связано с тем, что нанесен мощный удар по кинотеатральному прокату. Сомневаюсь, что через месяц зрителей запустят в залы на 200-300 мест сидеть бок о бок. Значит, не все кинотеатры откроются, какие-то разорятся. Фильмы, которые будут выходить, соответственно и соберут меньше. Значит, и картин с большим бюджетом станет меньше, поскольку это рискованное предприятие. Не думаю, что они исчезнут совсем. Все равно будет спрос на большое кино. Понятно, что крупнобюджетный проект сложнее запустить, чем малобюджетный. Это и без вируса происходило, а теперь все станет еще сложнее.

— Успех двух ваших картин как-то сказывается? Чувствуете к себе другое отношение?

— Переломный момент случился не после «Текста» и «Холопа», а после «Салюта 7». Сейчас я ничего такого не почувствовал, как тогда. Теперь все как будто еще раз убедились в том, что я что-то могу.

— Делать кино большого формата?

— Да, большое кино, которое будет и коммерчески успешно, и отмечено наградами, и признано критиками. После «Салюта 7» продюсеры подумали: он удачно снял фильм с большим бюджетом, значит, ему можно доверять, а уж маленькие картины точно сделает. На «Салюте 7» бюджет был 400 миллионов. У «Холопа» и «Текста» бюджет значительно меньше.

— Как-то Никита Михалков сказал, что вкусив большого кино, трудно возвращаться к камерным картинам. А вы почему-то решили сделать короткий метр.

— Для меня вопрос так не стоит. «Текст» по бюджету — можно сказать, малобюджетная картина, и меня это нисколько не смущало. Скорее стоял вопрос соответствия бюджета и истории. Там все соответствовало тому, что я хотел рассказать. Денег в кино никогда много не бывает. Их всегда не хватает и на малобюджетных, и на крупных проектах.

— Но в лифте снимать не очень интересно?

— Почему бы и нет? Дело же не в том в лифте все происходит или нет. Это вопрос существа вашей истории, того, что снимать? Когда ты входишь в определенный материал, у тебя нет такого понятия, как плохая локация, даже если она простая и дешевая.

«Никто не принесет мешки денег, не скажет: «Снимай, что хочешь»

— В работе вы сговорчивый или упрямый?

— Упрямый, конечно. Все зависит от ситуации: с кем-то надо быть упрямым, с кем-то важно создавать иллюзию сговорчивости. С разными людьми разговариваю по-разному, пытаюсь к каждому найти подход, понять, на кого что действует. Это психология общения, управления людьми, применимая к каждому по отдельности. Нет такого, что я со всеми одинаковый.

— Насколько вы свободны в художественных решениях?

— На «Холопе» и «Тексте» были одни и те же продюсеры, доверявшие моему художественному вкусу. Я так говорю не для того, чтобы показать, что я главный. Действительно, не было такого, чтобы меня заставляли что-то вырезать, вставлять, менять. В «Тексте» вообще не было никакого вмешательства. На «Холопе» от продюсеров поступили какие-то предложения, показавшиеся мне разумными и уместными. Я их с удовольствием внедрил, и они сделали фильм чуть лучше. Если работаешь с людьми, которые взяли тебя не от безвыходности, а потому что доверяют и хотят, чтобы именно ты это сделал, зачем же им влезать и что-то навязывать? Они могли пригласить кого-то другого.

— Вполне вероятно, что когда-нибудь вам захочется сделать то, что не заинтересует продюсеров. Мы видим такие примеры, когда серьезные режиссеры не могут реализовать свои идеи.

Кино – дорогой вид искусства, и режиссер или его продюсеры должны искать деньги на свои проекты. Как на авторское, так и на коммерческое кино найти их тяжело. И до коронавируса деньгами никто не бросался, а уж теперь тем более. Если режиссер находится в сегменте авторского кино, то нужно собирать невозвратные деньги по фондам. В коммерческом кинематографе есть шанс, что ты их вернешь. Под каждый проект надо найти средства. Никто не принесет мешки денег, не скажет: «Снимай, что хочешь».

Чувствую душой, что Есенин — самый русский поэт.

— Звезда «Холопа» Милош Бикович проводит карантин в монастыре, где служит его брат, и неизвестно, когда к нам приедет. Как вы с ним начали работать? Сами выбрали или продюсеры предложили?

— Он был первым, кто пришел мне в голову, а продюсеры меня поддержали. Я его хотел пригласить с самого начала.

— Что в нем особенного? Чем он лучше наших актеров?

— Это комбинация факторов, которые есть и у российских актеров, просто их не так много. Милош – молодой человек, умный, обаятельный, красивый, талантливый. Вы не назовете и десяток актеров, обладающих всеми этими качествами, позволившими ему сыграть главного героя, за которым интересно наблюдать. У кого еще такая харизма? Может быть, найдется 2-3 человека, не больше. Но конкретно на фильм «Холоп» больше всего подходил именно Милош Бикович в силу своего обаяния. Таких актеров мало. Я всегда говорю и искренне считаю, что Милош – сербский подарок российскому кинематографу.

— Не удивляйтесь, но вы с ним в чем-то похожи. Адекватностью оценки своих возможностей, простотой и естественностью, отсутствием понтов.

— Да я и сам чувствую с ним схожесть. Мы вместе с удовольствием проводим время и вне съемочной площадки, катаемся на сноубордах в горах. Мне близка его легкость, схожесть в мировоззрении и вкусах.

— Что бы вы хотели сделать, когда пройдет пандемия?

— Мне бы хотелось снять фильм про последние дни жизни Есенина. Сценарий мы написали вместе с моим отцом Алексеем Шипенко. Верю в то, что все получится этой зимой. Я готовлюсь к работе. Уж не знаю, хорошо это меня характеризует или плохо, но я прочитал самую толстую за всю мою жизнь книгу. В ней — более тысячи страниц, и написана она Захаром Прилепиным о Есенине.

— Так у вас оригинальный сценарий или экранизация?

— Оригинальный сценарий. Просто я готовлюсь, читаю про Есенина, думаю, как бы я это сделал. Отталкиваешься от реальности, а дальше уже уводишь ее в художественное пространство. Я не хочу делать биографическое кино. Когда не бегаешь, не раздаешь указания, а размышляешь над материалом, это тоже важный процесс. Прежде чем что-то кому-то говорить, надо хорошо подумать. Сейчас у многих режиссеров и сценаристов как раз появилось для этого время, подумать о том, о чем говорить дальше. Я уже давно пытаюсь снять фильм о Есенине, и может быть, даже хорошо, что раньше не получалось. Благодаря карантину я углубился в материал, и это позволит подойти к нему более осмысленно.

— Это связано с юношеским увлечением поэзией Есенина?

— С поэзией тоже, но в большей степени с его трагической фигурой и загадочной смертью и каким-то чувством родства. На личное не претендую, только на духовное. Чувствую душой, что Есенин — самый русский поэт. Его натура и стихи понятны самым разным людям.

— Трудно найти актера на роль Есенина? Почему бы не пригласить Милоша Биковича?

— Вопрос пока открыт. У меня еще нет такого артиста и однозначного решения. Требуются пробы. Нужно смотреть, но пока, к сожалению, делать этого нельзя. Самое важное сейчас, чтобы все были живы и здоровы и вместо паники занимались бы подготовкой к жизни после коронавируса.